Всемирный следопыт, 1930 № 05 - Страница 22

— Попробуйте вот эту пшеницу! Сделайте опыт! Эта твердая пшеница у вас пойдет! — взывал он к поселенцам, этим суровым детям равнины с потрескавшимися губами, дубленой кожей и куриными лапками около глаз. — Чем хуже условия, тем лучший хлеб вы получите из этой пшеницы…

Между тем грандиозный опыт Карльтона все шире и шире распространялся по прерии. Он посеял кубанку в самых далеких и сухих окраинах запада. Затем он разослал ее семена во все концы Великой равнины, во все широты от Техаса до долины Красной реки.

И вот наконец твердая русская пшеница начала себя показывать. Карльтон стал получать одобрительные отзывы о ней от профессоров различных экспериментальных сельскохозяйственных станций. Один из них писал о кубанке и арнаутке: «Оба сорта великолепно перенесли засуху и даже в этот суровый год дали тридцать бушелей с акра, между тем как другие сорта дали только от двух до восьми».

Но недостаточно было одних научных сообщений, предстояло еще выдержать отчаянную борьбу, чтобы заставить американцев сеять русскую пшеницу. Карльтон начал собственными силами проталкивать кубанку на рынок. По всем направлениям он пихал, нажимал, агитировал.

Кубанка и арнаутка широко применялись в Европе для производства макарон. Жители Дакоты с пренебрежением стали называть кубанку «макаронной пшеницей».

Карльтон написал американским консулам в Лионе и Марселе, чтобы они подняли в прессе шум об американской твердой пшенице и сообщили французским любителям макарон, что в Америке возделывается макаронная пшеница не хуже русской. Но что забавнее всего, он начал убеждать американцев, что они должны сделать макароны своим национальным блюдом, столь же распространенным, как ветчина и яйца.

Чтобы укрепить корни своей возлюбленной твердой кубанки в черной и высохшей американской почве, Карльтон превратился в страстного пожирателя макарон, в новоявленного макаронного пророка. Он всецело отдался обращению людей в макаронную веру.

Тетради с записями и карты атмосферных осадков на его столе сменились руководствами по кулинарии. Он советовался с знаменитыми поварами. Он заполнял научные бюллетени, которых никто не читал, рецептами изысканнейших блюд из манной крупы, которая также делается из твердой пшеницы. Он давал подробные наставления, как печь оладьи, указывал точную температуру для приготовления манного суфле, превозносил до небес холодный пуддинг из манной крупы, который особенно приятен на вкус, если его приправить гусиным жиром.

Но в конце концов главное назначение всякой пшеницы — давать продукт первой жизненной необходимости — хороший хлеб. И вот мельники Миннеаполиса и северо-западной области подняли вой по поводу новой твердой пшеницы, которая стала появляться на их мельницах. Камни, рассчитанные на обычные мягкие сорта пшеницы, плохо справлялись с твердой кубанкой.

— Она настолько тверда, что наши жернова не в состоянии ее размолоть! — кричали они.

Они стали отчаянно ругать Карльтона и прозвали кубанку «пшеницей-ублюдком».

Тогда Карльтон отправился к ним. С широко открытыми горящими глазами он рассказывал им о мельницах на берегах далекой Волги, о том, что самый лучший хлеб в России выпекается из твердой пшеницы. Он шутливо ругался с ними. С подкупающей искренностью он обращался к их культурности, успокаивал и ободрял их.

Узнав, что один мельник в южной части Миннеаполиса размалывает твердую пшеницу, Карльтон пришел в неописуемый восторг, забросил все свои дела и помчался на мельницу.

Карльтон напек булок из двух сортов муки — из кубанки и твердой яровой пшеницы, дающей самую лучшую и популярную в Америке муку, и разослал их с соответствующими анкетами двумстам пятидесяти выдающимся людям.

Так он трудился в поте лица над своей тонкой и сложной задачей. Никогда еще ни одна научная работа не проталкивалась вперед с помощью таких странных, ненаучных и разнообразных приемов силами одного человека. Одинокий, под градом насмешек и проклятий, Карльтон протащил кубанку до решительного момента — до момента ее славной битвы с паразитом черной ржавчины.

VI. Победа за победой.

Даже когда Карльтон спал — и то ему снилась твердая пшеница. Он досмерти надоедал чиновникам из Департамента земледелия, с горящими глазами убеждая их в неподражаемых качествах кубанки. Он стал очень скучным и нудным человеком. Люди над ним смеялись. Но природа пришла ему на помощь.

С одной фермы на другую распространялась весть о стойкости и твердости кубанки.

— Чудеса! Эта проклятая трава растет без всяких дождей!.. Я собрал двадцать пять бушелей с акра в прошлом году! — рассказывали один другому дакотские фермеры.

Они начали сеять кубанку, несмотря на грошовую плату, которую давали за нее на рынке. Но они были еще слишком осторожны и консервативны: на один акр новой пшеницы они сеяли несколько акров старой — «красной свирели» и «голубого стебля», — не подозревая, что этим самым готовят блестящий эксперимент для Карльтона. Это было в 1904 году.

Снова подкралась эпидемия черной ржавчины. На фермах близ Арапаго в Небраске, где прожорливый паразит погубил все посевы «свирели» и «голубого стебля», неуязвимая кубанка приветливо кивала волосатыми колосьями, набитыми зерном. Так же обстояло дело по всей северо-западной области, в обеих Дакотах и до самых границ Саскачевана. Фермеры раскрыли рот от изумления. Даже мельники перестали зубоскалить.

Сам Карльтон был поражен этим неожиданным успехом. Он принес кубанку на Великую равнину для борьбы с засухой, он хотел превратить пустынные земли западных окраин в плодородные поля, чтобы накормить хлебом голодающих поселенцев. Но кубанка устояла вовсе не потому, что победила засуху, а потому, что отразила разбойничий налет черного паразита — ржавчины. По его расчетам кубанка должна была сослужить службу фермерам, живущим на юге, в сухой безводной местности вокруг Амарилло. Но она прекрасно прижилась и одержала блестящую победу также и в Дакоте, на далеком севере.